(последняя сказка для взрослых, ещё не переставших считать себя детьми)
ЧАСТЬ I
Тарк.
Марселла ушла с Кастором осматривать замок, а Дея осталась наедине с молодым охотником. Разговор, как это часто бывает меж едва-едва познакомившимися людьми, то неловко прерывался, то на обоих накатывало внезапное красноречие.
- Значит, ты взяла перчатку и побежала догонять его? И что, совсем не было страшно? - спрашивал Юранд, с весёлым изумлением глядя ей в глаза и улыбаясь.
Она пожала плечами:
- Не знаю, я тогда не думала об этом. Это получилось, само собой... Мне стало стыдно и жалко его. Он был безобразен, и я подумала, как ужасно ему жить, вызывая у окружающих неприязнь и отчуждение. Мне показалось, он ушёл потому, что мы слишком холодно и враждебно отнеслись к нему. Наверное, с моей стороны это было глупо, хотя и искренне... Но я ведь не предполагала, что Морх может идти к Красной скале! Я и теперь не уверена, что он шёл именно к ней.
- Да, от Среднегорья путь до скалы не близкий, - кивнул Юранд, вкладывая в это замечание не совсем ясный для Деи смысл, и разговор вновь оборвался. С балкона доносился громкий голос Кастора, объяснявшего что-то Марселле, но слов было не разобрать. Охотник, взяв в руки лютню, медленно перебирал струны и исподлобья поглядывал на Дею. Она молчала, ожидая, что за этим последует. Она думала, что он теперь споёт, но нежная мелодия рождалась под пальцами и плыла в воздухе, а таркиец не размыкал уст, только смотрел – ласково и лукаво.
- И? - вопросительно протянула наконец она, когда он оборвал мелодию. - Так это правда – то, что нам рассказал про вас Кастор в лесу? Вы не только охотник, но и прославленный в Тарке трубадур, сочинитель лирических виршей? - добавила она, стыдливо умолчав о «сдающихся без боя крепостях.»
- Почти, - Юранд кивнул со столь серьезным лицом, что Дея поняла – это не могло быть ничем, кроме шутки и улыбнулась.
- Стало быть, петь будете?
- Не буду, - он отложил лютню и помотал головой, - а то вдруг ты в самом деле подумаешь, что всё остальное, сказанное обо мне Кастором, тоже правда.
От подобной таркийской «вежливости» и «скромности» она растерялась, а он, видимо, запоздало осознав смелую самонадеянность собственного ответа, предложил:
- Давай, лучше расскажу что-нибудь?
- Расскажите, - машинально согласилась она, - расскажите о Тарке… или нет, расскажите мне о деревьях-людоедах. Помните, я говорила, как цветок цапнул меня за палец. И в книге тоже было написано, что в Тарке полно деревьев-людоедов?
Он несколько секунд удивлённо смотрел на неё, а потом произнёс, будто догадавшись о чём-то:
- Это неправда: в Тарке нет деревьев-людоедов. А то, что ты читала, наверно, отголосок одной древней легенды… её любят рассказывать в Тарке. Давным-давно, только не здесь, а в предгорьях Арно, якобы росло растение-хищник. Маленький кустик, питающийся соками живых существ: бабочками, ящерицами и полевыми мышами, которые попадались в цепкие колючки его веток. Он ничем не отличался от других росянок, произраставших в арнийских джунглях. Самое большее, на что были способны подобные растения – это схватить притаившегося под их ветвями зайца или лисёнка. Но с тем кустом, как повествует легенда, вышла страшная история. Слишком мрачная, слишком трагичная. Может быть, тот куст вырос чуть-чуть крупнее, чем его сородичи, или он отличался чуть большей силой, но кто-то из людей придумал, как с пользой для себя использовать кровожадность растения. Тогда никто не мог предположить, к каким ужасным последствиям приведёт эта затея…
Дея задумчиво улыбнулась, припомнив вчерашний разговор и села на постели. Марселла спала. В комнате было по-утреннему свежо и зябко. Льняная занавеска колыхалась в проёме окна, приоткрывая взору наливающийся брусничным цветом восток. За время путешествия Доменик, спешащий быстрее добраться до замка Андзолетто, приучил их вставать очень рано. Вот и сейчас, не смотря на то, что можно было ещё спать и спать, сна не осталось ни в одном глазу. Но не зная, чем занять себя в незнакомом доме, Дея не торопилась подниматься. Сидела, обхватив поверх одеяла колени, смотрела на поднимающееся из-за холмов солнце и вспоминала, как накануне болтала с охотником.
- …на вечерней заре, - рассказывал вчера Юранд, - когда солнце истомив долину жаром, уходило за горы, к страшному кусту приводили жертву. Нравы в те времена были просты и суровы. Все преступления от воровства до убийства карались смертью. Провинившегося привязывали у корней, дерево оплетало его своими ветками и высасывало заживо. Осужденные страшно мучились, поскольку, поначалу растению не хватало сил быстро расправиться с несчастным – иные кричали по несколько дней, прежде чем умереть… Так продолжалось долгие годы. Легенда говорит, что дерево-людоед вымахало до исполинских размеров. Каждую весну оно покрывалось пурпурными цветами, и тогда по всей округе разливался тяжёлый запах крови, но даже это не насторожило неразумных жителей окрестных деревень. Но вот однажды к дереву-палачу привели девушку, которую обвиняли в колдовстве. Легенда говорит, что она была невинна и прекрасна, и…
- …и кровожадные тупицы не могли придумать ничего лучшего, чем отдать красотку людоеду. Фу, как некрасиво – скармливать даму дереву! Неужели нельзя было придумать для неё что-нибудь хм… другое? - речь эта, конечно, принадлежала вернувшемуся в зал Андзолетто, невозможно сконфузила Дею и положила конец увлекшему её повествованию.
Да, чем-чем, а скромностью и целомудрием кузен явно не отличался. Даже сейчас, на следующий день, Дея чувствовала смущение, вспоминая насмешливый взгляд и слова Дзотто, сказанные о легенде и о рассказывавшем её охотнике.
«Деревья-людоеды, древние проклятия, соблазнительные ведьмы, - говорил кузен, не сводя с Деи дерзкого синего взгляда, - Будь осторожна, кузина, Юранд любит поболтать на занимательные темы. Он, как озёрная русалка – обожает завлекать в свои сети простодушных, доверчивых слушателей. Это излюбленная манера сего обаятельного, но очень ветреного трубадура: сначала пара жутких легенд, потом баллада, исполненная небесным голосом, а затем...»
А затем в зал к облегчению Деи вернулся Доменик, Дзотто смолк, а «обаятельный ветреник» потупился и покраснел, хотя, возможно, это только показалось Дее. Она была так смущена ироничной отповедью, что и сама стояла, не смея поднять глаз. Было и неловко, и обидно, а главное, было ужасно жаль, что легенда осталась недосказанной. Правда, после Дзотто поведал о том, к чему привело жителей деревни их последнее «правосудие», но в его пересказе история вышла скомканной – перед смертью ведьма прокляла своих мучителей, и не прошло года, как корни, словно живые, вырвались из земли и передушили всех от мала до велика…
- И поделом, - цинично усмехнулся напоследок Андзолетто, - эти люди сами были виноваты, откармливая упыря себе на погибель.
- А дерево? С деревом что потом стало? - не удержалась от вопроса Дея.
- Хочешь взглянуть на него? - Дзотто усмехнулся с видом фокусника, собирающегося извлечь кошмарное дерево из пышных складок своего чёрно-вишнёвого упеляна*. - Это же только легенда, Дея, и ничего этого не было. Хотя… - переглянувшись с охотником, прибавил он, - на границе Арно и Тарка действительно росло одно дерево – оно, как считают местные жители, послужило прототипом легенды о дереве-людоеде. Это дерево-исполин – одно из самых могучих растений Невии. Оно выросло на границе арнийских джунглей и также, как дерево из легенды, каждый год покрывалось пурпурными цветами, однако, никто не слышал о том, чтобы оно когда-то кого-то ловило и душило. Впрочем, даже это теперь не важно – дерево погибло… Прошлой весной я проезжал в тех краях и видел: оно было совсем сухим – стояло, разбросав в стороны узловатые, корявые ветви… правда, это все равно выглядело впечатляюще.
Картина эта почему-то очень хорошо представлялась Дее: выжженная арнийским зноем долина и одинокое сухое дерево. Закатное солнце раскалённым докрасна диском «застряло» в сплетенных ветвях и пламенеет на фоне неба фантастическим алым цветком…
Дея вздохнула, потянулась и, поняв, что не в силах и далее оставаться в постели, встала. Стараясь не разбудить Марселлу, с полчаса возилась, самостоятельно затягивая на себе шнуровку рукавов и открытого, отделанного жемчугом лифа и, оглядев себя в зеркало, осталась довольна: платье карминово-алого цвета, с широкой полосой орнамента по подолу шилось в Деворе специально к какому-нибудь торжественному случаю, но Дея и предположить не могла, что этот «случай» окажется в Тарке. Она уже взялась за ручку двери, собираясь покинуть спальню, как позади раздался шелест шелкового полотна.
- Куда это ты? - Марселла, сонно хлопая глазами, выглядывала из-за полога кровати.
Дея пожала плечами:
- Не знаю пока. Спущусь в сад.
- У тебя что – свидание?! - бдительно поинтересовалась Марселла. - Этот шустрый красавчик Юранд уже успел назначить тебе свидание?
Брови Деи удивленно поднялись.
- Нет? - Марселла подозрительно смотрела на неё. - Смотри, Дея, здесь, в Тарке ты должна держать ухо востро.
- Почему я?!
- Потому что ты же слышала – они все разбойники, и нравы здесь, соответственно, слишком свободные. А ты слишком непосредственна и вообще, по-моему, не понимаешь, что мужчины и женщины различаются .
- Почему я этого не понимаю? Я это понимаю, - смущённо и изумлённо улыбнулась Дея.
- Ты это знаешь , видишь , но никак не понимаешь , - вздохнула Марселла, - а если б понимала, то оставила бы глупую привычку говорить, что думаешь, и делать, что хочется, вместо того, чтобы думать, что говоришь, и делать то, что положено этикетом.
- Я поступаю так, как меня учил Доменик!
- Ты хорошо усвоила его уроки, но Доменик – не женщина, - категорично отрезала Марселла, - и если слушаться его советов, то можно замуж не выйти никогда!
- А я и не собираюсь замуж, - беспечно согласилась Дея, - я всегда буду жить с Домеником.
- Домениковская дурость! - махнула рукой Марселла. - Но посмотрим, что ты скажешь, когда влюбишься по-настоящему.
Дея улыбалась, не зная, что отвечать, а Марселлу посетила новая мысль:
- Этот неотесанный смуглолицый чудак Кастор весь вечер вертелся вокруг меня и сгорал желанием пригласить на свидание, но так и не решился.
- А ты?
- А я ему, естественно, не помогла, - гордо заявила Марселла. - Еще не хватало! К тому же, если б ты только видела, как вчера смотрел на меня Дзотто! - Марселла самодовольно улыбнулась. - Пока мы находились за столом, он не спускал с меня глаз. Ты поначалу сидела с ним рядом – он, верно, расспрашивал обо мне?
Дея на секунду задумалась.
- По-моему, нет. Он вообще говорил не со мной, а с Домеником. Доменик рассказывал ему о нашем путешествии и жаловался на то, какие мы с тобой ужасные попутчицы.
- Ага, - обрадовалась Марселла, - значит, он все же говорил обо мне!
Дея молча улыбалась. Она боялась огорчить подругу своими возражениями.
- Раз уж ты проснулась, то может, оденешься и составишь мне компанию? - наконец, предложила она.
- Ну уж нет, - зевнула Марселла. - Я посплю еще, тем более, что там в саду никого нет. И мне некем будет заняться.
- Ты что же, - Дея удивленно приостановилась, - все еще думаешь заниматься воспитанием таркийцев?
- Даже больше, чем раньше, - охотно подтвердила Марселла и добавила мечтательно, - особенно Андзолетто. Разве может воспитанный человек сперва весь обед строить даме глазки, а потом уйти как ни в чем не бывало, оставив её на кого-то другого? - Марселла недовольно поморщилась. - Так со мной ещё никто не поступал. Ну… кроме Доменика, конечно, - прибавила она, подумав. - Твой братец, правда, строить глазок не способен, потому что страдает тяжёлой формой равнодушия ко всему самому прекрасному. Но по части грубости – равных ему ещё поискать!
Дея тихо прыснула, поняв, что под самым прекрасным подруга не иначе, как подразумевает саму себя, а та тем временем важно закончила:
- Из всех обнаруженных здесь таркийцев Дзотто больше всех нуждается в заботе, потому что он не просто не воспитан, а плохо воспитан. А это гораздо хуже. Хотя… - Марселла смотрела на Дею тем взглядом, который обычно говорил ей о том, что подруга собирается сообщить какую-нибудь потрясающую новость, - хотя он богат и знатен, а значит – он, несомненно, удачная партия даже для деворской девицы.
Дея, которая прежде только и слышала от Марселлы о том, что выйти замуж за таркийца – всё равно, что вырыть себе могилу собственными руками, открыла рот:
- Ты это серьёзно?
- Вполне. Характер у Дзотто не сахарный, но он производит впечатление человека, с которым не стыдно будет показаться в Деворе.
Ну и формулировочка! Дея насмешливо фыркнула, а Марселла продолжала:
- Тут всё зависит от того, как повести дело. Ах, Дея, умеючи, можно и из топора кашу сварить.
- Тогда будь осторожнее. Смотри, этот топор – острый, как бы он не выскользнул из рук и не тяпнул тебя по ногам.
- Что ты имеешь в виду? - Марселла насторожилась не понимая, шутит Дея или говорит серьезно. Она наполовину высунулась из подушек и, показывая полную заинтересованность, отдёрнула полог. - Тебе что – известны о нем какие-нибудь… истории? Да?
Дея отвела взгляд. Лет семь назад Дзотто приезжал к ним в Девор, а после его отъезда самые разноречивые слухи ещё долго доходили до её ушей, а в памяти осталось одно смутно-неприятное воспоминание. Однако, пересказывать его Марселле, Дее почему-то не хотелось. Но та уже угадала её колебания и всем своим видом показывала, что отвертеться Дее не удастся:
- Ты моя подруга, - серьёзно заявила она, - и должна мне помочь. Если ты что-нибудь такое знаешь о нём, нечестно не сказать мне.
Дея вспыхнула:
- Да ничего я толком не знаю! Это было давно, я была маленькой и помню только, что Дзотто, ещё совсем юношей, приезжал к нам в Девор и… - она запнулась, испытывая неловкость. - И случилась какая-то непонятная история…
- Ну-ну, - подбодрила Марселла
- Он, кажется, сватался к одной девушке, но открылись какие-то обстоятельства… И он не женился.
- Обстоятельства открылись – а он не женился?! - в голосе Марселлы послышалось смешанное с возмущением восхищение. - Вот наглец! Хорошо же он «сватался»!
- Да, нет, - Дея, удивляясь такому толкованию, с досадой нахмурилась. Просто поразительно, как Марселла умела всё по-своему переиначить! - Ничего подобного! Не «обстоятельства открылись – а он всё равно не женился», а – обнаружились какие-то обстоятельства, и свадьба не смогла состояться. Девушка, кажется, потом уехала из столицы.
Марселла снисходительно улыбнулась:
- До чего ж ты наивная, Дея, не видишь очевидных вещей! Ну, скажи, почему же тогда, по-твоему, девушка уехала? А? - Марселла явно собиралась стоять на своём. - Учишь тебя, учишь, а никакого толку, я же говорю: ты просто Доменик в юбке! Не знаю, какие там обнаружились у него обстоятельства, но раз уехала она, значит роковые обстоятельства обнаружились и у неё тоже. Видать, дело у них зашло так далеко, - Марселла красноречивым жестом округлила руки вокруг живота, поджала губы и добавила, - что необходимо стало скрыть позор. Жаль бедняжку, но она сама виновата: нельзя же так слепо полагаться на мужчину и так опрометчиво отдаваться своей страсти… Кстати, - тут она авторитетно улыбнулась, - это неплохо было бы запомнить и тебе. Такие вот истории часто случаются с девушками, которые, слишком доверчиво полагаясь на собственное сердце, увлекаются и ведут себя неосторожно.
Дея покраснела, и молчала, опять не зная, что ответить. Она ни разу не влюблялась – в этом Марселла была совершенно права. И правдой было то, что Дея очень смутно представляла себе непонятную «опрометчивую страсть», которая могла овладеть девушкой настолько, чтоб та совсем потеряла голову и допустила такое ?! Это не значит, что в свои неполные шестнадцать лет Дея была столь невинна, чтоб не понять: что имеет в виду Марселла под «далеко зашедшим делом и обстоятельствами» – Дея знала, чем может обернуться для девицы неосторожное поведение, но несмотря на эту осведомлённость, её сердце оставалось девственно неискушённым. Понять, что ничто иное, как собственные желания, (или какие-то «муки любви», о которых пелось в балладах) способны толкнуть девушку на опасный путь, Дея не могла, и вину за роковые последствия «неосторожности» была склонна возлагать исключительно на коварство кавалера.
Поэтому, выслушав выводы Марселлы, она стояла, хмурясь, и в молчании смотрела на подругу, огорошенная тем, как ловко та истолковала всё происшедшее с кузеном; тем, что ответственность за случившееся она полностью переложила на неизвестную девушку; и ещё более тем, что Марселла умудрилась приплести к этой истории и саму Дею. Конечно, было глупо пытаться предупредить подругу, которая разбирается в подобных вещах гораздо лучше.
Марселла меж тем с любопытством рассматривала озадаченно-смущённое лицо Деи и, наконец, сжалилась:
- Ладно. Не буду тебя смущать, но поверь: девушка была виновата сама. Когда хочешь заполучить хорошего мужа, нельзя пускать всё на самотёк и надо вовремя направить предприимчивого кавалера к благородной цели. Впрочем, - Марселла немного подумала, - Дзотто это всё равно ничуть не оправдывает. Какие бы не были у него там обстоятельства, но раз такое случилось, он был обязан жениться, а раз не сделал этого, значит привык, что в Тарке даже это сходит с рук. Вот они – разбойные таркийские нравы… Красив он, конечно, но есть в его сапфировых глазах что-то опасное, - Марселла озабоченно покачала головой и уже как бы про себя мечтательно добавила: - Если и ловить… такого ммм… красавца, - то уж точно не голыми руками…
Дее пристыженно улыбнулась. Последнее замечание подруги как будто высвободило её из того ступора, в который вогнала Дею вся предыдущая речь, и ей ужасно захотелось поскорей закончить неприятный разговор. Однако она чувствовала, что нельзя теперь уйти: что-то она всё же должна была сказать в ответ и, взглянув на Марселлу, произнесла:
- Ты можешь мне не поверить и даже посмеяться, но вся эта твоя затея с «ловлей» – просто ерунда… только я не могу объяснить, почему. Но уверена – ерунда, - повторила она убеждённо и добавила, - я почти ничего не знаю об Андзолетто, но если бы я складывала песни, я б сравнила его с острым клинком, покинувшим ножны. Мне кажется, что о него можно порезаться. Не связывайся с ним.
- Может, и впрямь, лучше заняться Юрандом? - по-своему откликнулась на этот совет Марселла и плутовато подмигнула ошарашенной таким поворотом Дее, - Не находишь – тот, кого здесь зовут охотником и трубадуром, так романтично красив? В своём роде он ничем не хуже Андзолетто: холодные глаза, чувственный румянец – таинственная смесь мужественности и нежности… Ах, если бы тогда в лесу я не оплошала, приняв его за Дзотто (накануне Дея была уже ознакомлена с историей этого знакомства), он понравился бы мне ещё больше. Но после таких «обознатушек»… - Марселла с сожалением покачала кудрявой головой и сложила губы так, словно собиралась с кем-то целоваться, - интересно, что этот невозможный красавчик обо мне подумал? Хотя, он тоже хорош: видит же, что его принимают за другого, а сам стоит и эдак белозубо скалится – сразу видать, обаятельная, но самовлюблённая и очень легкомысленная особа! Чтобы… поймать этого, надо… - медленно растягивая слова, Марселла закинула руки за голову и неожиданно расхохоталась.
Фу! Дея с облегчением поняла, что подруга шутит, и тоже рассмеялась. Выслушивать, как «надо ловить этого красавца» ей совершенно не хотелось, но шутка, как тёплый летний дождь, смыла с души неприятный, оставшийся после разговора осадок, и Дея несколько секунд весело заливалась, невольно представляя, как Марселла, по-хозяйски засучив рукава и подхватив подол, ловит таркийцев, разбегающихся от неё в разные стороны.
- Чтобы поймать этого… - Марселла хохотала уже беззвучно, зато со слезами на глазах. Она никак не могла докончить фразу и махала Дее рукой, чтоб та не смешила её.
- Чтобы поймать этого, - также смеясь, закончила за неё Дея, - не хватит ног. Судя по тому, как ты его сейчас обрисовала, ловить его – пустой труд. Это всё равно, что гоняться с сачком за солнечным зайчиком! Но если ты позаботишься о приманке и вооружишься хорошей сетью, то тебе, может, удастся выловить Кастора. …Ну, ты идешь со мной или нет? - это она спросила, уже стоя на пороге и приоткрыв дверь.
Но Марселла помотала головой и, с трудом переводя дух, запрокинулась в глубину кровати:
- Нет, иди одна. Скука тут. Местность дикая и неухоженная, а все кавалеры, как выясняется, вообще, как на подбор: один – высокомерный нахал. У другого ещё молоко на губах не обсохло, зато прыти хоть отбавляй. Третий же просто дремучий провинциал с манерами вежливого гоблина! Порядочной девушке из Девора… - её голос стих за притворённой дверью, а Дея улыбаясь, миновала смежный со спальней покой и вышла в длинный коридор. Там она остановилась.
Куда идти, она не знала, ведь ей, в отличие от Марселлы, никто не показывал замка. Она решила дойти до зала, где вчера обедали, надеясь спуститься оттуда в сад. Но, видимо, ошиблась потому, что прошла до конца коридора и не увидела ни одной двери, а вышла на открытую галерею, которая на уровне третьего этажа опоясывала дом со стороны маленького, приютившегося вблизи крепостной стены, дворика. С края, у которого она стояла, проход заканчивался полукруглой верандой, представляющей собой настоящий цветник, другой конец галереи упирался в стену смотровой башни. Дея, залюбовавшись открывающемся поверх стен видом, предпочла веранду.
Облокотясь на мрамор перилл, она рассматривала далекие очертания Светлых гор, то и дело вспоминая о вчерашнем вечере. При этом, несмотря на то, что, как ей казалось – она думает о трёх таркийцах, мысли её чаще обращались к персоне, обвинённой Марселлой в легкомыслии, и тогда улыбка, весёлая и лукавая, трогала её губы. Дея была не согласна с кузиной. В Тарке не было скучно, и таркийцы лично ей показались очень милыми. Они не отличались деворской обходительностью и красноречивостью, о чём очень сокрушалась Марселла, но Дею, привыкшую к простоте обращения Доменика, это не смущало. Конечно, приятно было послушать какого-нибудь деворца, пересыпающего свою речь каламбурами и остротами, но чаще, Дее случалось наблюдать, как совершенно ничтожная идея выражалась горе-оратором столь витиевато, что казалось, он решил использовать в одной фразе весь свой словарный запас. Дее приходилось запастись нешуточным терпением, чтобы высидеть иной званый обед.
Что же касается природы Тарка, то она покорила её сердце с первого дня знакомства. Дея не могла оторвать взгляда от свежих долин, залитых первыми лучами солнца, от цветущих фруктовых рощ и полей, поросших красными и голубыми люпинами. Бескрайний простор, сиренево-голубая даль удивляла и радовала её. Ведь Дея всю свою жизнь провела в центральном Деворе, а он, хоть и славился своими садами и парками, не мог соперничать с Тарком многообразием и сочностью природных красок. Только попав в дикий край Тарка, Дея увидела, как ошибались те, кто утверждали, что Девор – самая благодатная и зеленая часть Невии.
Девор был хорош мощеными улицами, затейливыми фонтанами, изящными мостами и причудливыми набережными, площадями и роскошными дворцами. Девор был великолепен, а Тарк прекрасен. Девор изыскан, а Тарк сказочен. В утренней дымке Дея едва различала островерхие крыши другого замка. Из-за дальности расстояния она не могла рассмотреть его как следует, но ей казалось, что и тот дальний замок архитектурой также не похож на деворские новомодные дворцы, как и замок Андзолетто. Таркийские поместья оставались настоящими родовыми крепостями с толстыми стенами, подвесными мостами и гербами на воротах.
Еще вчера, когда вся кавалькада только подъезжала к замку Дзотто, Дее бросился в глаза красивый, но странный герб, гордо венчающий надвратную башню: на ярко-бирюзовом поле щита насмерть вцепились друг в друга дерущиеся золотые львы. Точно такое же изображение Дея заметила теперь на стене веранды. Она подошла поближе, чтобы рассмотреть его хорошенько.
Это был тот же герб, только выполненный в камне. На продолговатом щите – рельефные, свившиеся клубком мускулистые львиные тела. Морды ощерились в оскале, клыки вонзаются друг в друга. Рвущие лапы, переплетённые хвосты. Грозный рык, последний вздох, предсмертный хрип…
Дея с восхищением и некоторым трепетом рассматривала барельеф, постепенно отступая назад к балюстраде, как вдруг, вздрогнула и едва не вскрикнула от неожиданности – в шаге от нее, удобно устроившись на периллах веранды и обхватив колено рукой, сидел Юранд и наблюдал за ней. Голубовато-зелёные глаза таркийца искрились улыбкой.
- Это вы.. - пролепетала Дея со вздохом облегчения. - Как вы меня напугали, - сообщила она смелее и добавила удивленно, - как вам удалось пройти мимо меня так… незаметно? Или вы перелезли через перилла? - чуть склонив голову, она оглядела юношу. Хм…
По деворским меркам одет он сегодня был явно легкомысленно: поверх распахнутой в вороте рубашки было накинуто незашнурованное светло-синее фарсетто, орехового цвета штаны были закатаны до колен, ноги же почему-то вообще были босы. Однако, «легкомысленную особу» по-видимому ничуть не смущал её легкомысленный вид. Юноша спрыгнул на каменный пол веранды и, отцепив запутавшийся за ветку шнурок фарсетто, тоже окинул Дею изучающим взглядом, после чего самодовольно сообщил:
- Нет, я не лазил через перила, а вошел через дверь. Но твоё внимание было слишком поглощено этим гербом, увы... деворской барышне было не до таркийского охотника.
- Вообще-то я вспоминала о вас, - приветливо улыбнулась Дея, - до того, как рассматривать герб... То есть, не о вас, конечно, - поспешно исправилась она, запоздало почувствовав излишнюю откровенность своего признания, - я думала о той легенде, которую вы вчера рассказали..
Юранд расплылся в улыбке:
- А я видел в окно, как ты прошла и пришел следом. Потому что тоже вспоминал о тебе… и думал о легенде.
Дея смутилась от такого откровенного поддразнивания и нахмурилась. К тому же, ей было не по себе оттого, что несмотря на то, что она обращалась к таркийцу на «вы», он упорно твердил ей «ты». Неужели после того, как он вытащил её из пустошного оврага, он так и будет относится к ней, как к ребёнку, с которым можно не церемониться? Ей даже захотелось сказать что-нибудь очень строгое, чтобы показать легкомысленному насмешнику, как он на счёт неё ошибается, но Юранд с самым невинным видом добавил:
- Дея, я правда вспоминал о тебе. И о легенде тоже думал, - тут он вновь очаровательно усмехнулся уголком рта, - Дзотто-друг так расстарался вчера, пугая тебя моими «излюбленными привычками», что я всю ночь не спал, боялся не вспомнить подходящей истории и не оправдать его серьезных обещаний.
Дея фыркнула. Она уже не знала, как следует относиться к подобным заявлениям таркийского повесы, но его улыбка отчего-то ужасно нравилась ей. Было в ней что-то нахальное и обезоруживающее одновременно, что-то такое, что сердиться на него было совершенно невозможно. Поэтому, тоже состроив насмешливую мину, она осведомилась:
- Что ж, и обещанные Дзотто баллады небесным голосом петь тоже станете?
- Нет, нет, - примиряюще весело рассмеялся Юранд. - Петь не стану!
- Тогда о чём будет легенда? Оборотни, ведьмы (Дея опустила слово «соблазнительные») или древние проклятия?
- Можно и проклятия - легко согласился Юранд. - Хочешь, я расскажу тебе… - его взгляд в поисках темы рассеяно заскользил по сторонам и набрёл на каменный барельеф на стене веранды, после чего тонкое лицо его слегка опечалилось, - знаешь, я действительно могу рассказать тебе одну из самых трагичных и жутких легенд Тарка, - серьёзно сообщил он, - и эта история, кстати, имеет прямое отношение к твоему кузену.
- Андзолетто? - уточнила Дея, в голове которой невольно промелькнул утренний разговор с Марселлой.
- Ну да, - подтвердил он и, видимо, чтоб рассказ не показался ей излишне мрачным, добавил с выражением притворного ужаса на лице, - ведь Дзотто несомненно, самая жуткая фигура во всем Тарке.
Дея, вспомнив о Малыше Скорце, слегка нахмурилась, но охотник неверно истолковав её гримаску, с наигранным возмущением произнёс:
- Правда-правда, можешь справиться у Кастора.
Он, проигнорировав скамью, снова взгромоздился на перила и открыл было рот, чтобы начать своё повествование, как неожиданно замер на полуслове, изумлённо подняв брови и уставившись глазами в какую-то точку за спиной Деи. Дея тоже оглянулась.
О Небеса! У противоположного конца галереи, того, что упирался в смотровую башню, появился Дзотто. Должно быть, он незаметно вышел из имеющейся там двери, пока они болтали и теперь направлялся к ним. Дея внутренне сжалась. Познакомившись с язвительным языком кузена, она уже приготовилась выслушать очередную колкость на тему утренних прогулок в обществе «разодетого» в пух менестреля, который так торопился на свидание, что позабыл надеть сапоги, как вдруг поняла, что если кому и придется острить по поводу их встречи, то скорее уж ей с Юрандом. Ещё через секунду она убедилась, как прав был Юранд, назвав Дзотто самой жуткой фигурой всего Тарка, хотя минуту назад она не сомневалась в том, что юноша пошутил.
Да, сеньор Андзолетто, несомненно, был фигурой самой жуткой если не во всем Тарке, то во всяком случае из тех, что довелось видеть Дее. Начать с того, что он был мертвецки пьян и шёл по такой сложной кривой, словно его кидало по палубе в ужасный шторм. Его будто изжёванное фарсетто, у которого, кстати, отсутствовали оба рукава, было напялено на голое тело, а то, что выглядывало из-под него, лишь с большой натяжкой можно было назвать штанами. Сапоги на нём, правда, имелись, и тем не менее, костюм Юранда в сравнении с облачением Дзотто, выглядел просто образцом праздничного одеяния. Но всё же не «пикантность таркийской моды» потрясла Дею больше всего. Самым ужасным было другое: в одной руке Дзотто держал наполовину опорожненную бутылку с вином, из которой то и дело отхлебывал, а в другой сжимал замусоленное письмо, которым то вытирал мокрые губы, то безуспешно пытался запихнуть его себе за пазуху. Это ему при отсутствии рубашки, естественно, не удавалось, письмо падало, и Дзотто, ругаясь и извиняясь, поднимал его и снова пытался куда-нибудь пристроить.
Дея, онемев, наблюдала за этими маневрами. На лице Юранда застыло удивленное и встревоженное выражение. Похоже, всякое желание шутить на эту тему, у него пропало.
- Что это? - отупело проговорил он, спрыгивая со своего места и делая шаг по направлению к другу. - Дзотто! Что случилось? Тебе не помочь?
- Помочь что? - сеньор Андзолетто приостановился, продолжая мерно покачиваться из стороны в сторону, и нагло осклабясь, предположил, - допить это чудесное вино? Или смотаться заместо меня в Пустошь? - он хрипло хохотнул и вытер письмом мокрый красный подбородок, - благодарю, но с этим я справлюсь и сам... ый... ой, - он икнул, и тяжело привалившись к двери, изучал их мутно-синим взглядом, - Сладки-и-е мои, - нараспев пробормотал он и задушевно прибавил, - шли бы вы куда-нибудь отсюда…- после чего присовокупил к этому несколько слов, которые лучше не произносить даже наедине с собой.
Юранд, покраснев, виновато оглянулся на Дею:
- Идем. Сеньору лучше остаться одному.
- И, слышишь, трубадур, никаких игрищ и амурных вояжей на сегодня! - прокричал им вдогонку Дзотто и от подобного напутствия Дея споткнулась и едва не стукнулась лбом о колонну. О, да. Похоже, она поспешила со своими выводами, и Тарк с его обитателями ещё мог преподнести ей немало сюрпризов, превосходящих все мыслимые ожидания! Но не смотря на возникшее опасение, единственную благоразумную мысль: «немедленно вернуться назад в комнату» – девушка отвергла, не задумываясь (видно, неправильный климат действовал).
Они спустились по лестнице и, выйдя во двор, очутились в тени цветущих гранатов. Юранд казался растерянным или очень расстроенным. Он то поглядывал наверх, туда, где они оставили Дзотто, то с явным недоумением посматривал на свои босые ноги, словно только что заметил, что не обут. Наконец, спросил:
- Ты не знаешь, это Доменик привез Андзолетто письмо?
Дея помотала головой и пожала плечами, что несомненно обозначало, что она не знала ничего.
- Странно... Честно сказать, не представляю, какая новость могла ввергнуть Дзотто в такое «веселое» расположение духа… Давненько я не видел его в таком виде…Ты извини его. Нас извини, - поправился он, - Это непохоже на него и, наверно, неспроста: что-то случилось, о чём я не знаю. Ты не суди по этой встрече о Дзотто, ладно?
Дея с готовностью кивнула. А Юранд, покрутив белокурой головой, сорвал с ветки цветок граната и протянул ей:
- Смотри: совершенно белый с одной красной прожилкой на лепестке – называется: разбитое сердце… - он улыбнулся чему-то и, взглянув на неё, произнёс. - А застолье теперь отложится на несколько часов. У нас целое утро для прогулки… если, конечно, после всего увиденного и услышанного ты не откажешься провести его со мной.
Дея ответила ему робкой улыбкой. Несмотря на все предупреждения Марселлы, противиться обаянию сего «неотёсанного» кавалера было тяжело.
- Я не знаю, что ответить, - пряча улыбку за подаренным цветком, нерешительно призналась она.
- Идем, - видя ее колебания, мягко, но настойчиво позвал таркиец. - Можем прогуляться по фруктовой роще, что за стенами замка. Там сейчас цветут апельсины и лимоны. Или хочешь, я покажу тебе наш минеральный источник.
- Минеральный источник? - Дее никогда не приходилось видеть минеральных источников, и в горле сразу пересохло. Но покинуть замок… Что-то нашёптывало ей, что не стоит этого делать, однако вокруг всё было слишком интересным, и она, секунду поколебавшись, заглушила в себе голос здравомыслия и улыбнулась. - А… это не очень далеко? Нас ведь хватятся?
Юранд вновь пошарил взглядом по опустевшей веранде:
- Не думаю. Дзотто понадобится по крайней мере пара часов, чтоб прийти в себя. Мы успеем вернуться, а такой вкусной воды тебе наверняка не приходилось пить. Идем.
И она согласилась.
Разговаривая, они покинули уютный дворик и миновали ворота замка. Пройдя подвесной мост, Дея оглянулась, чтобы ещё раз полюбоваться на герб на надвратной башне. Золотые львы сияли в лучах восходящего солнца и, казалось, что они не дерутся, а играют, резвятся словно расшалившиеся щенки.
Юранд перехватил её взгляд:
- Что, нравится? А ведь история этого герба связана как раз с той самой легендой, которую я намеревался рассказать, когда… - он немного стушевался.
«Когда так эффектно появился Дзотто», - улыбнулась про себя Дея, а вслух спросила:
- Так это изображение не случайно?
- Конечно. На гербах не бывает случайных изображений. На этом запечатлена действительно одна из самых мрачных историй, - медленно проговорил Юранд и кивнул на тропинку, сбегающую вниз с холма, на котором возвышался замок. - Нам сюда.
Они снова вошли под тень фруктовых деревьев. Дея выжидающе поглядывала на таркийца.
- Ну? - произнесла она, - что же означают эти дерущиеся львы? Если бы род Дзотто враждовал с кем-то, то лев раздирал бы лань, медведя или дракона, но не собрата.
- Или именно своего брата! - веско произнес Юранд. Глаза Деи удивленно округлились, и она остановилась.
- Это давняя история, - покачал головой Юранд. - Она стара, как мир, и произошла еще на заре Невии, когда гербов еще не было. Так вот, в этих краях жили два брата – Андзолетто и Федерико.
- Сеньор Федерико? Так звали дядю, - вырвалось у Деи.
- Да, - кивнул Юранд. - Именно так звали отца Дзотто, но только тот Федерико, конечно, еще не назывался сеньором. Братья были очень разные. Старший был великодушен и добр, а младший честолюбив и тщеславен. Выше всего он ставил свои личные интересы, и мог ради них пожертвовать чем угодно и …кем угодно. И ещё: он ни в чём не хотел отстать от старшего брата. Понимаешь? Ни в чём. Во всём ему хотелось быть только первым, и ему хотелось, чтобы у него было всё тоже, что есть у старшего, а иначе белый свет ему был не мил. В конце концов, между братьями встало нечто , что разделить они были не в силах..
- Что?
- Не знаю, - Юранд слегка качнул головой, и его лицо в этот миг приобрело такое сосредоточенное и серьезное выражение, словно он говорил не о старом предании, а о чём-то глубоко личном. - Легенда молчит об этом. Но мало ли на свете вещей, которые нельзя поделить? Талант первого не восполнит бездарности второго, удача счастливчика не поможет неудачнику, слава одного – всегда затмит славу другого, наконец – власть: её тоже нельзя поделить... Конец был трагичным: они повздорили, схватились за мечи и, в порыве гнева младший убил старшего… - таркиец вздохнул, закинув голову, посмотрел на рассеянные лучи света, проникающие сквозь жесткую апельсиновую листву, и взглянул на Дею.
- А как звали братьев? - едва слышно произнесла она. - В смысле, как звали старшего, а как младшего?
- Ну, этого теперь не помнит никто, даже сам Дзотто, - сказал он. - Но что было дальше, я могу рассказать. Младший брат раскаялся, но было поздно. Умирая, старший проклял его и всех его потомков, пожелав им навеки сгинуть в Черной Пустоши. И тогда, боясь проклятья, братоубийца не завел собственной семьи и не оставил ни одного прямого наследника. Он сделал по другому: он взял на воспитание единственного малолетнего ребёнка убитого брата, и воспитал его как родного сына. Он надеялся, что проклятие отца не ляжет на родную кровь, и род их не иссякнет. Мальчик (которого, кстати, тоже звали то ли Андзолетто, то ли Федерико) рос и превратился в юношу. И вот тогда дядя начал замечать что-то неладное. А ещё через некоторое время он понял, что его приёмный сын унаследовал не только благородные черты своего покойного отца, но также все властолюбивые качества самого дяди-братоубийцы. Благородство и коварство, высокомерие и душевная щедрость, ненависть и любовь, сочетались в молодом человеке самым непостижимым образом... Это была сильная натура, обуреваемая мучительными страстями и разрываемая собственными противоречиями. Неизвестно, где закончил свою жизнь дядя: в Пустоши или нет; неизвестно, что стало с молодым человеком; но с тех пор Свет и Тень боролись в душе наследников этого рода так же, как львы на фамильном гербе…
Дея молчала, очарованная рассказчиком, впечатлённая рассказом и ошеломлённая тем, что рассказанное непосредственно касается Дзотто. Ух, ты! Интересно, знает ли Доменик?
- И что, их потомков всегда называли либо Федерико, либо Андзолетто? - после небольшого молчания спросила она.
- Да, - Юранд в раздумье разглядывал траву под своими босыми ногами. - Предание гласит, что всегда, даже если рождалось несколько детей мужского пола, выживал только один наследник, и его действительно звали либо Федерико, либо Андзолетто. Потомки, веря в проклятие, как бы хотели доказать Небесам, что оба брата живы… Не знаю, удалось ли им это…
- Но Доменик… Он ведь брат Дзотто.
Юранд улыбнулся:
- Они ведь троюродные, правда? А ваш отец, наверняка, был братом отцу Андзолетто по материнской линии, так?
Дея рассеянно кивнула. Это было так, таркиец ошибся только в слове «ваш». Он, конечно, не знал, что она и Доменик – сводные, но поправлять несущественную в данном случае ошибку Дея не стала. Сверкающий сапфиром кинжал вновь возник пред её мысленным взором; а фигура Андзолетто словно окуталась траурным плащом. Дее стало не по себе. На мгновенье ей даже почудилось, что в сердце шевельнулось какое-то недоброе предчувствие. Но брат учил никогда не доверять предчувствиям, и Дея последовала его совету.
- И всё же это только легенда, - тихо произнесла она, пытаясь улыбнуться. - Вы сами верите в неё?
Юранд сделал какое-то неопределённое движение головой: не то кивнул, не то покачал, и ответ его прозвучал для Деи неоднозначно:
- Бывали случаи, - чуть нахмурив брови, сказал он, - когда глядя на Андзолетто, мне думалось, что древнее предание не лжет… хотя, ты права, - повеселевшим голосом закончил он, - это только старая легенда.
- Теперь я буду бояться кузена, - Дея грустно улыбнулась , и одновременно п о губам Юранда скользнула ироничная улыбка:
- Эх, - со вздохом произнёс таркиец, - кажется, теперь я удружил Дзотто. Вчера он пугал тебя мной, словно болотной русалкой, а сегодня я отплатил ему тем же, представив в ещё более мрачном облике. Можно сказать, не терял времени даром. Хорош друг.
- А вы любите Андзолетто? - Дея и сама не знала, как у неё вышло спросить об этом, и почему этот вопрос: как относится почти незнакомый юноша к её кузену, её волнует. Но слова были сказаны, и по лицу таркийца пробежала тень изумления и чего-то ещё, неопределимого для Деи. Он несколько секунд медлил прежде, чем ответить, затем произнёс:
- Да. Дзотто один из самых близких мне людей… Ну, мы почти пришли, - почти тут же, словно опасаясь дальнейших расспросов, сообщил он и указал рукой на густые заросли на дне лощины. - Видишь на дне груду валунов, окруженную лопухами? Там, в камнях, есть грот с бассейном полным минеральной воды. Спускайся.
*Упелян – разновидность мужской верхней торжественной одежды. По покрою схож с джорне, но, как правило, длиннее последнего и более богато отделан: мехом или шитьём, Удлинённые, очень широкие рукава упеляна не имеют боковых швов и драпируются за спиной наподобие укороченного плаща. Носится поверх фарсетто.
