Норка RW :: Не стихи

Игра для CGA–шного экрана

Собственно, когда я говорю «по левую руку» - это не более, чем литературное преувеличение, ибо никаких рук у меня нет и в помине. Только ноги: две зеленые ноги. Но говорить «по левую ногу» как-то не принято. Возможно, счастливые обладатели и рук и ног проникнутся ко мне жалостью и сочтут калекой, но совершенно напрасно – я от отсутствия рук совсем не страдаю. Мне вполне хватает одной единственной пары выданных мне природой конечностей – задних, нижних, называйте, как хотите. И напротив, иметь еще одну кажется мне ненужной роскошью и даже – уж не обижайтесь – уродством.

Я бежал. Лестница из прилепившихся к башне ступенек мягко закруглялась налево вместе со стеной. Она винтом поднималась вокруг башни до самой вершины, куда я и направлялся. Местами в лестнице не хватало целых пролетов, и тогда приходилось проникать внутрь башни через один из многочисленных проломов-дверей. Пробираться там в полной темноте и надеяться, что на другой стороне выход не обрывается отвесно, а ведет на другой виток лестницы.

Я перепрыгнул через подозрительную ступеньку и увидел очередной провал-дверь. Из идеально ровного прямоугольника тянуло сыростью. Надо сделать выбор – зайти в башню или продолжать подниматься. Я остановился, прислушиваясь к собственной интуиции, но не забывая и вращать огромными фасеточными глазами во все стороны – в поисках опасности.

Опасность, которой я боялся, существовала в двух вариантах: летающие кофемолки – бирюзового цвета, и летающие же шестеренки – эти были белые. Кроме цвета разница между ними была минимальной: и те и другие подлетали неожиданно и пытались спихнуть меня вниз: если повезет – на нижележащий виток лестницы, а если нет – в бурлящую у подножия сиреневую воду. А в воде смерть, в этом я был уверен. Не знаю, откуда, должно быть, из прошлой жизни. Я вообще много чего знаю заранее, хотя и непонятно откуда – знаю, в какую дверь не стоит сворачивать и на какую ступеньку не следует наступать, чтобы не провалиться. Иначе, как прошлыми жизнями, такое знание я не могу объяснить.

…Шестеренка налетела сзади и радостно скрежетнув, толкнула меня в спину…

На этот раз повезло - перекувырнувшись в воздухе, я сбалансировал хвостом и приземлился на обе лапы, не в воду, а на ступеньку этажом ниже. Быстренько осмотрелся – зевать некогда. Ну так и есть, вон и кофемолка, летит и лязгает, весело ей, заразе! Выбора уже не оставалось, и я юркнул в ближайшую дверь.

Выбрался с противоположной стороны на балкончик. Постоял. Почему-то идти по балкончику не хотелось. Ну не хотелось и все. Тем более, ярусом ниже лестница проломлена, если здесь провалишься, будешь лететь все четырнадцать этажей, на которые я успел подняться. Подумал я, подумал, да и повернул назад. Туда, где меня чуть кофемолка не настигла. Теперь-то уж она улетела, так что путь должен быть свободен. Если не пожаловали новые «друзья». Очень осторожно я выглянул из башни….

… и на меня навалилась тьма. Полная тьма, без запаха и звука, словно кто-то нажал клавиши Control+Escape…

Над дверью коротко звякнул валдайский колокольчик, и Винни, не оборачиваясь, нажал кнопки Control и Escape, вырубающие любимую игрушку. На экране открылась программа для обработки спектров. Сделав вид, что немеренно увлечен пиками мезопротонов, Винни стал ждать, пока посетитель появится из-за шкафа с реактивами, в очередной раз мысленно хваля себя за отличную идею с колокольчиком.

В лаборатории работало трое – сам Винни, студент-дипломник, аспирантка второго года обучения Анжела и научный сотрудник Валя Меркель. Винни был ... ну, просто Винни. Возможно, из-за любви к "Винни-Пуху". Аспирантка Анжела - крупногабаритная барышня с начальственным голосом - была похожа на Тигру и маму Кенгу в одном флаконе, если проводить аналогию с героями Милна. На Тигру – неукротимым темпераментом и громкостью голоса, а на маму Кенгу – домовитостью, неизменной вменяемостью и бьющим через край желанием окучить разумными советами и заботой всех окружающих независимо от пола и возраста. Научный сотрудник Меркель, напротив, был человек семейный, тихий, пессимистичностью своей схожий с осликом Иа. Валя разрабатывал новый способ получения препарата для лечения рака из крови доноров, вся слава которого (метода, имеется в виду) которого должна была неизбежно достаться вовсе не Вале, а заведующему кафедрой, декану факультета и по совместительству винниного дипломного руководителя. Формально. Фактически же Винни и его дипломом руководила аспирантка Анжела, поскольку тема диплома тесно пересекалась с темой ее собственной диссертации. Руководила на совершенно добровольных началах, что заслуживает и уважения и сочувствия – при виннином раздолбайстве и растущих от колен ручонках – в химии непростительные недостатки. К тому же гораздо больше науки Винни интересовался компьютерами, один из которых по большому блату выделили на их комнату. Не с VGA-монитором, как у шефа, а только с EGA, и всего с 16 Mb памяти, но и это уже было круто. К сожалению, даже сидя за компьютером, Винни не всегда приносил пользу обществу, обрабатывая спектры, оформляя статьи и рисуя формулы в ChemDraw – часто он просто играл в игрушки, как сейчас, например. Впрочем, Анжела и Валя тоже не всегда занимались только наукой.

Так что для целей конспирации на дверь лаборатории был повешен упомянутый валдайский колокольчик – дверь открывалась очень тихо, а войти ведь мог кто угодно – и доцент Бубнов из соседней лаборатории или въедливая секретарша Зина, известная ябеда, а то и сам завкафедрой мог пожелать узнать, как прошла реакция. Словом, необходимо было время, чтобы скрыть следы преступления. Преступления обитатели лаборатории номер 6 совершали самые разнообразные – от кулинарно-бытовых – варили сгущенку в сакслете или тушили рыбу в сушильном шкафу, до антигринписовских – ловили мышей гуманной мышеловкой, а потом сажали их в мензурки и колбы разной высоты и делали ставки – выпрыгнет мышь или не выпрыгнет. Мыши, к слову, были существами очень прыгучими, и пессимист Валя проиграл немало шоколадок и бутылок пива.

Вместо Бубнова или завкафедрой за спиной Винни возник Свин в ковбойке и куртке нараспашку. Свином он окрещен потому, что ни на кого из героев Милна на походил. Для Пятачка он был слишком саркастичен, а для Кролика недостаточно обременен знакомыми и родственниками.

- А, это ты, - сказал Винни. – А я зря игрушку закрыл. Почти до конца уровень прошел, - пожаловался он.

- Какую игрушку?

- Ну ту, что ты принес. «Ntower», с башней и зеленым пучеглазиком. Слушай, а почему там цветов так мало? Голубой, зеленый, оранжевый да сиреневый, и все. В «Принце» гораздо больше.

- Это старая игрушка, - объяснил Свин. – Она, как и диггер, еще для CGA-экранов сделана. Где всего 4 цвета, остальные композитные. Пошли обедать, жрать охота.

- Сейчас, - Винни открыл нортон-навигатор и запустил маленькую программку. Изображение на экране перевернулось вверх ногами.

- Это зачем? – спросил Свин.

- А это от Бубнова, - охотно объяснил Винни. – Он, пока никого нет, приходит сюда со своим ключом, залезает в комп и работает. У него своего компа нет, а у начальника занято обычно, вот он к нам и ходит. Нам бы и не жалко, да он своими файлам все место на диске занял. Вот вчера документ у меня не записался, а на дискету не влезал, пришлось бить на части архиватором. – Винни открыл для пробы текстовый редактор «Лексикон», поводил мышкой, убедился, что верх и низ перепутаны надежно, и удовлетворенно хмыкнул: - Представляю себе его рожу! Откроет редактор, а работать-то и нельзя!

- А он что, не догадается Escape нажать? - засомневался Свин.

- Не, - жизнерадостно и убежденно сказал Винни. – Не догадается. Он…

- Тупой?

- … недогадливый.

Наверное, я тупой. Или недогадливый. С тех пор, как я начал подниматься, я шесть раз провалился и четыре раза был сбит шестеренками и кофемолками. Интуиция молчала, знание из прошлых жизней тоже не спешило прийти мне на помощь. Может, их и не было, этих прошлых жизней? Тогда вся моя философия идет… мне под хвост. Ну да, мне, а кому же еще? В этом мире больше никого и нет: враги не в счет, да и хвостов у них нет. Одни щупальца да жвалы.

Я ужасно одинокое зеленое создание в своей маленькой странной восьмицветной вселенной. Состоящей из сиреневой воды внизу, оранжевого неба вверху и белой башни, соединяющей одно и другое. Белая башня, как стержень мира. Или столп – как больше нравится. На вершину этого стержня-столпа я должен подняться, в этом смысл моей маленькой жизни. А другого и быть не может – по лестнице можно идти либо вверх, либо вниз. Два пути, и на обоих придется уворачиваться от врагов, ежеминутно принимать решения, и полагаться только на остроту зрения, скорость реакции и чуткость интуиции. Два пути – вниз, к смертоносной лиловой воде, бурлящей жуткими пузырями, и наверх – на вершину башни, где… Я не знаю, что там. Смысл моей жизни неведом мне до конца, и это завораживает. Поэтому я бегу туда, наверх, к неизвестности, ждущей меня на вершине, надеюсь, это окажется счастливая неизвестность. Может, там меня кто-нибудь ждет? Такой же как я, зеленый, хвостатый, с глазищами на полморды, или совсем другой, непохожий. Я так устал от одиночества и обилия врагов… Я устал считать ступеньки и этажи, устал нырять в непроглядный мрак башни, черный и тяжелый, как… Control+Escape. Я устал оглядываться и бояться…

- Кто же это льет сметану в сахарницу? – возмущенно спросил Рыжик.

- Я лью, - невозмутимо ответил Винни и помешал в сахарнице вилкой. – Долго это надо взбивать?

Рыжик продолжал возмущаться. С его точки зрения, сметанный крем для пирога следовало делать не так:

– Нужно отсыпать нужное количество сахара в отдельную чистую кастрюльку, потом налить туда сметаны, а потом взбивать!

- Так в сахарнице и было как раз нужное количество сахара, - терпеливо объяснял Винни. – Зачем пачкать лишнюю посуду, когда можно смешать крем прямо здесь? Сахаринцу я все равно собирался помыть, так что, по-моему, вышло очень удачно, - он с удвоенной силой заболтал вилкой.

Рыжик неодобрительно покачал головой, и со словами: - «Ну что с тебя взять, все равно не переделаешь», - отобрал у Винни посудину и принялся за работу сам.

Довольный таким оборотом событий Винни проверил температуру в духовке и принялся качаться на стуле, глядя в окно, где наливалось апельсиновым цветом закатное небо.

- Совсем весна уже. А помнишь, как мы пускали кораблики в ручье рядом с помойкой?

- Ага, - поддакнул Рыжик. – И рыли землянку в горе из песка, которую привезли для строительства. Хотели строить дом-башню, а оказалось, внизу подземные воды, и вырыли пруд.

Винни хотел еще что-то вспомнить, то ли как они ходили гулять за МКАД и вляпались в болото, и Рыжик извозил в грязи свой праздничный голубой костюмчик, то ли как они однажды после школы сожрали вместо обеда все варенье в доме Винни, а потом все варенье в доме Рыжика, уже чисто из спортивного интереса, потому как не лезло. Но не успел, его вдруг охватило неуловимо-сладкое чувство, словно всплыла вдруг память из прошлой жизни. Будто всю эту сцену он однажды уже видел – и оранжевый закат, и сметанный крем в сахарнице, и склонившийся над ней Рыжик, и он сам, качающийся на стуле. И было заранее известно, что будет дальше, и кто что сейчас скажет. Он открыл было рот, чтобы донести свои ощущения до Рыжика, но тот успел первым.

- По-моему, стул сейчас сломается, - озабоченно произнес он.

«Точно, сейчас сломается», - с неумолимой очевидностью стало ясно Винни, и тут же стул подломился одной из четырех ножек. Винни грохнулся на пол возле холодильника, а в коридоре затрезвонил телефон.

Звонил Свин.

- Я просто так звоню, – предупредил он.

- Ага. А мы с Рыжиком пирог печем, хочешь – заходи.

– Я подумаю. Кстати, про твоего доцента - как, помогло переворачивание экрана?

- Нет! Ты представляешь, что он сделал? Прихожу я с обеда, а он сидит, печатает. Я пригорюнился, думаю, раскусил он мою защиту, а потом смотрю… - Винни не выдержал и захрюкал в трубку.

- Ну, смотришь ты и что?

- Смотрю, а экран стоит подставкой вверх – он перевернул сам монитор! Весь ящик! Прикинь? Это же додуматься надо!

На другом конце трубки тоже захрюкали.

- Наши научные сотрудники – самые хитрожопые научные сотрудники в мире!

- Это точно. Так ты придешь?

- Я подумаю.

Свин так и не пришел, и хорошо, потому что пирог наполовину подгорел. Вторую половину Рыжик и Винни с удовольствием умяли и перед сном вышли прогуляться в парк. С полчаса они полавировали между собачниками, велосипедистами и мамашами с колясками, трепясь о том и о сем, а окончательно устав от людей, забрались на железнодорожный мост, где им уже никто не мог помешать. Сверху все выглядело по-иному. Закат догорел, но меж деревьев еще светились его рыжеватые отголоски. В чаще под мостом ворковали голуби, устраиваясь на ночлег. Красным и зеленым моргали светофоры на путях, и переговаривались далекие стрелочники. Ветер ворошил им волосы, разговаривать не хотелось, и оба просто молча смотрели в вечернее майское небо, в ультрамариновом бархате которого одна за другой загорались звезды.

И только после того, как проходящий поезд дальнего следования протяжным гудком сообщил всем, что не собирается останавливаться на ближайшей станции, Рыжик нарушил молчание.

- А классно здесь, на мосту, да? – сказал он утвердительно.

- Ага, - сказал Винни, потому что добавить было нечего. На мосту было действительно классно.

В последнее время я часто стал задумываться о разных странных вещах. Например, о том, кто сотворил мой мир, и кто им – и мной – управляет. Это одно существо или разные, и добрые они или злые. Чаще всего мне кажется, что башню и все, что ее окружает, создал некто, кому было очень скучно, и он решил таким образом поразвлечься. Что ж, чувство юмора создателя не в моей компетенции.

Иногда мне кажется, что мой мир придумал кто-то один, не слишком благожелательно настроенный ко мне, единственному разумному его обитателю – уж простите, кофемолки и шестеренки я в расчет не беру. Я называю его Демиургом. Но есть и другой, тот, кто хочет помочь мне добраться до вершины – менее могущественный, но существенно более благожелательный и сопереживающий моим проблемам. Его я окрестил Драйвером или Поводырем. Этот второй очень хочет, чтобы мое путешествие закончилось благополучно, и возможно, именно ему я обязан своими наитиями, и он, и никто другой, подкидывает мне псевдовоспоминания из прошлых жизней, помогающие мне избежать смертельных опасностей.

А иногда мне кажется, что все устроено совсем по-другому – и моя восьмицветная вселенная создана неким величественным и недоступным моему пониманию светлым разумом, и моя единственная задача – не взирая на все невзгоды, постичь этот светлый замысел и достигнуть вершины башни. И он, этот высший разум, и помогает мне преодолевать препятствия. А другая сила жаждет моего падения и строит мне козни в виде проваливающихся ступенек и появляющихся из-за спины врагов, норовящих откинуть меня назад в моем восхождении, а то и вовсе ввергнуть в бурлящую воду небытия. Или это не козни, а лишь испытания, и две силы на деле лишь разные ипостаси одной, единственной?

Я не знаю, как оно обстоит на самом деле, я знаю одно – мне надо наверх. И я иду. По мере своих слабых сил. Но как я устал от однообразия мелькающих дверей и ступенек! От однообразия врагов и проблем. От отсутствия друзей. От однообразия этих восьми цветов вокруг меня…

… Я провалился и пролетел три этажа вниз. Пытался балансировать хвостом, но все равно ударился. Правым боком, но больно не было. Мне никогда не бывает больно. Снова пошел наверх. Оранжевое небо наверху, лиловая бездна внизу. Мне кажется, я уже вижу вершину башни – до нее всего два или три этажа-яруса. Скоро я узнаю, что там. Узнаю, стоило ли идти.

Осталось подняться на один этаж. Всего один. Но лестница кончилась – просто кончилась и все. И дверей нет. Дальше идти некуда. Вершина так близко… Но туда не добраться. Я стою в недоумении.

Я слишком долго стоял в недоумении – прилетела кофемолка и спихнула меня вниз. А вершина была так близко… Я падал и думал: «Это конец». Но я ошибся. Слегка прищемив хвост, я приземлился на ступеньку, сразу огляделся – привычка – и увидел… Передо мной начиналась новая короткая лестница, всего десять ступенек – десять шагов до вершины. Десять шагов – и я там. Но шестеренка уже летела ко мне, торжествующе скрежеща. А я был уверен – она не успеет! Ведь мне нужно сделать лишь десять шагов - десять коротких шагов, но пока я бежал, я так много успел подумать. И о том, что иногда и враги могут помочь, и что все так запутанно в этом мире, и что перед рассветом всегда темнеет, а перед вершиной все кажется особенно безнадежным…

Она не успела. Она просвистела прямо под моими лапами, когда я взбегал на самый верх - на ничем не огороженную вершину башни. Ровная каменная площадка из идеально прямоугольных белых блоков – высоко над пузырящимся лиловым морем смерти. И небо надо мной – теперь выше меня только небо!

Счастье захлестывало меня, как может захлестывать отчаяние, и я тонул и плавился в этом счастье – я дошел! Я исполнил свое предназначение, я на вершине! А по оранжевому небу плыли розовые облака.

А потом это восьмицветное небо надо мной стало вдруг меняться: перетек в охру восточный край, залился багрянцем западный, пурпуром, золотом и кармином подернулись края облаков… На моих глазах происходило то, чего происходить не могло, вселенная обретала новое качество, ширя свои измерения – и все это было для меня! Цветов стало 16, потом 32, потом 256, потом я устал считать переливы и оттенки, но высший голос подсказал мне – их было не менее 64 миллионов! И все это великолепие и богатство красок принадлежало мне!

Замерев, стоял я на вершине и жалел лишь об одном – что все это вижу только я один. А потом я понял, что не один – из сиреневого океана на всем пространстве, видимом глазу, поднимались к небу белые башни – такие же, как моя. Почти все они были далеко, так что я не мог видеть, что происходит на них, поднимаются ли по винтовым лестницам пучеглазые двуногие, а может, совсем другие существа. Все башни были слишком далеко. Все, кроме одной. Я увидел ее, когда повернулся к востоку.

На этой башне кто-то – я не мог разглядеть точно, похож ли он на меня, но кажется, он был похож! – прыгал и махал лапами, пытаясь привлечь мое внимание. Я тоже стал прыгать и махать всем, чем мог помахать, и он увидел! Он замахал мне в два раза чаще! Теперь я знал, что я не один – кто-то еще преодолел бесконечную лестницу и достиг вершины башни…

Винни так увлекся ntower’-ом, что упустил реакцию, которая вдруг забурлила, вскипела и плюнула в потолок ядовито-оранжевой жижей, украсив его несмываемым пятном, по очертаниям походящим на Австралию. Нужно ли говорить, что завкафедрой не заценил экзотического дизайна, что бы там Винни не лепетал про новые, ультрасовременные веяния. Отмыть пятно так и не удалось, в назидание Винни заставили перемыть хромпиком лабораторную посуду и составить опись всех реактивов, в том числе и тех, что лежали в шкафах и заначках со времен Менделеева, а то и Ломоносова и полностью утратили опознавательные знаки. На такие банки Винни клеил этикетки с цифрами, а в реестре писал: «Номер 4. Жижа серо-буро-малиновая, дурно пахнущая».

На общественно полезный труд ушла псу под хвост целая весенняя неделя.

- Пустяки, дело житейское, - говорил Рыжик, когда Винни вечерами заходил к нему попить чайку со сметанным пирогом и пожаловаться на жизнь.

А Свин сказал: - Так тебе и надо.
Гад…